В преддверии 8 марта все поют гимн женщинам. Мне хочется его спеть удивительной даме с неблагозвучным для орловского уха именем и фамилией: Мирдза Кемпе. Латышке, памятник которой стоит в Лиепае и чьим именем названы улицы там и в Риге; чей именной венок вот уже 65-ой год висит на стене Троицкой церкви в Орле у склепа героя Отечественной войны 1812 года, наместника Кавказа Алексея Ермолова. Она была его астральной женой. Её невероятная любовь и связи в высшей политической власти СССР вернули Орлу в частности и России в целом забытого и растерзанного русского героя. Это фантастическая история во всех отношениях: смешались мистика, большевистская неприязнь ко всему, что было до 1917 года, и реальный героизм в отстаивании взглядов на прошлое и будущее.
Двойная жизнь Мирдзы Кемпе
Итак, Мирдза Кемпе. Родилась в 1907 году в семье рабочего и большую часть жизни прожила в Латвии. Поэтесса. Лауреат Государственной премий СССР (1967) — за сборник стихов «Вечность мгновений» и Госпремии Латвийской ССР, народный поэт Латвийской ССР (1967), обладатель ордена Трудового Красного Знамени (1956) и медалей. Перевела на латышский язык произведения А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, У. Уитмена, М. Джалиля, Э. Межелайтиса, «Дон Кихота» М. Сервантеса, «Путешествия Гулливера» Дж. Свифта и другое.
фото с сайта: jauns.lv
Это одна сторона Мирдзы. Признанная официально.
А вот другая.
«Жизнь моей подруги, рижской писательницы Мирдзы Кемпе представлялась мне каким-то странным сочетанием сугубо реалистического прагматизма с трансцендентальным… Дух генерала Ермолова призвал её.
Всё началось с того, что в Эрмитаже, в галерее военного портрета, Мирдза набрела на генерала Ермолова, увековеченного кистью Доу. Она довольно долго простояла перед ним, и вдруг ей показалось, что суровый генерал, чуть улыбнувшись, ей кивнул. Мирдза была потрясена. Он подал ей знак!
О генерале Ермолове она тогда ещё ничего не знала, но сразу же забеспокоилась. В ней вспыхнул неудержимый интерес к его личности. Со свойственным ей упорством и скрупулезностью она стала изучать всё, что касалось генерала и его времени. И чем больше углублялась в исследования, тем больше вырастал её интерес к нему. Узнав от меня, что наши предки по отцовской линии находились в некоем родстве, она и меня призвала к собиранию сведений. Пришлось поступиться своими делами, Мирдза умела брать за горло. В Ленинской библиотеке я просмотрела обширный ряд материалов, связанных с Ермоловым. Между мной и Мирдзой шла постоянная переписка, покою она мне не давала. Я должна была сообщать ей все, что вычитала интересного. Наконец она сама приехала в Москву. Звонок в дверь.
– Кто там?
– Графиня Ермолова, – отвечает Мирдза. – Я вступила с ним в астральный брак.
Дело дошло у нас до спиритического сеанса. Мирдза оказалась потрясающим медиумом. Блюдце сразу же у нас задвигалось, верь, не верь, пошло, поехало, стало метаться по столу. Мысленно Мирдза сразу же задумала на Ермолова, но увидев беспокойство блюдца, спросила вслух:
– Кто общается с нами? Назови себя.
Мы получили ответ совершенно непонятный: «Хакым, хакым». Записали себе это слово, не понимая, что оно могло бы значить. Каково же было наше удивление, когда уже на второй день Мирдза докопалась, что именно так называли Ермолова во времена его пребывания в Персии полномочным представителем России. Слово «хакым» значило – начальник, наместник. Мирдза была в восторге:
– Алексей Петрович ответил мне!
Спиритический сеанс повторился опять. На этот раз вызывали уже Хакыма. Блюдце задвигалось, и по алфавиту, написанном нами по кругу, с помощью стрелки на блюдце, мы прочли: «собери мое тело». Что такое? Вызываем опять и опять то же самое: «собери мое тело».
– Какая-то патология! – говорю я. Мирдза рассердилась, но тоже ничего понять не может. После некоторого раздумья она задает вопрос вслух:
– Если с нами общается дух Ермолова, то хотим узнать, где собрать его тело?
На какое-то время блюдце замерло, но потом задвигалось по кругу, и мы получили ответ: «Под деревом вяза у левого клироса Троицкой церкви».
Мы опять переспросили, и блюдце ответило нам то же самое.
– Необходимо срочно ехать в Орел, – сказала Мирдза.
То, что Ермолов был похоронен в Орле, нам было давно известно.
Мирдза уповала на меня:
– Он ваш родственник, если вы поедете со мной, то у вас все получится.
Луговской обеих нас счёл сумасшедшими, но против поездки моей не возражал. Напротив, у него даже возник интерес ко всему этому…
В Орёл мы приехали на легковой машине Папанина, личным шофёром у него работал бывший наш сосед Чумак… Там нас ожидали непредвиденные обстоятельства. В Троицкой церкви, именно в которой был похоронен Ермолов, его не оказалось. Какие-то местные, которых мы отыскали, запуганные, страшные и непохожие на людей, нам нечленораздельно объяснили, что церковь эту во время войны немцы использовали под конюшню. Они же разорили и разворотили склепы, находившиеся в ней. Гроб с телом Ермолова выкинули из церкви. Какое-то время он провалялся снаружи и только после того, как немцев прогнали, гроб увезли, и он вроде бы находится сейчас в помещении главного архитектора города.
Из Троицкой церкви, благо была машина, Чумак повез нас сразу же к главному архитектору. К счастью, мы его застали. Все оказалось именно так. Он приоткрыл крышку гроба, и мы увидели скелет Ермолова, на нём сохранились остатки военной формы, кое-где поблескивала позолота.
Архитектор Каплинский сказал, что они собирали скелет Ермолова по частям, и кисти правой руки у него не оказалось.
– Боже мой! – вскричала Мирдза, – мы сейчас же привезём её.
Поехали обратно в Троицкую церковь уже вместе с Каплинским, ничего, естественно, о спиритических наших сеансах не рассказывая. Чумак уже знал о них и посмеивался и над Мирдзой, и надо мной. Определив, где был расположен левый клирос, стали искать вблизи от церкви дерево вяза и сразу же его нашли. Обе мы были потрясены. Началась фантасмагория. Попросили Чумака принести лопату, и он стал окапывать дерево. Каково же было наше изумление, когда, еще не окопав его и половины, Чумак поднял на лопате кость человеческой руки… Его трясло. Мы стали свидетелями самого настоящего чуда. Архитектор Каплинский был совершенно растерян и ничего не мог понять. Мирдза бережно взяла кость, обернула в платок, и мы поехали обратно, чтобы поместить её в гроб Ермолова, исполнить его просьбу…
Обратно в Москву возвращались в полном молчании, переполненные самыми разнообразными чувствами. Чумак тоже молчал. Мне казалось, что он просто нас боялся. Мы казались ему ведьмами».
Автор этих строк-воспоминаний – Майя Луговская. Они – из автобиографического романа «Научи оправданиям», опубликованном в 1996 году в журнале «Новая Россия», после смерти автора. На самом деле весь роман вполне реалистичный, насыщен прозой жизни, известными именами. И вдруг – три страницы какой-то мистики. Кто она такая, Луговская?
«Луговская (Быкова) Майя Леонидовна (1914-1993) – прозаик, поэтесса. По специальности инженер-гидролог, специалист по подземным водам. Гражданская жена поэта Владимира Луговского (из того, что на слуху у многих: «Вставайте, люди русские!» – песня на его стихи в фильме «Александр Невский»). Автор трёх сборников стихов. Как прозаик печаталась под девичьей фамилией (Быкова Елена). В 1980-е занималась также живописью… У неё была необыкновенная интуиция и способность предсказывать судьбы…».
Из других имён: Иван Папанин – известный исследователь Арктики, дважды Герой Советского Союза, Михаил Каплинский – известный в Орле краевед, всю жизнь боровшийся за сохранение культурного наследия; в 1950 году был не главным орловским архитектором, а старшим архитектором отдела по делам строительства Орловского облисполкома. Впрочем, ошибка простительна: раз спасал Ермолова, значит, был главным… Вот про Чумака не знаю, но характеристики Луговской вполне достаточно. Такой вот замес.
Если бы на этом была поставлена точка, то воспоминания Елены Луговской можно было б отнести к личной истории экзальтированных дам (поэтессы – что с них взять – скажет обыватель). Но это было только начало. Начало совсем неженской борьбы за то, чтобы Алексей Ермолов не был предан забвению. А если вспомнить, в какие годы это происходило – конец сороковых – начало 50–х, то борьба эта за восстановление доброго имени царского генерала носила просто героический характер.
И, к слову: правая кисть генерала до сих пор находится вне склепа. Как нет там и многих других останков Ермолова, который видели Кемпе, Луговская, Чумак и Каплинский. Тайна их захоронения после разграбления его склепа до сих пор не раскрыта. Но об этом – в другой раз. Сегодня мы поём гимн Женщине. Она собрала «тело» Ермолова – и неважно, с помощью мистики или ещё чего-то необъяснимого, и сделала даже больше – добилась того, что советская власть признала его героем. В те годы это было сродни фантастике.
«Чёрные силы»
Мирдза Кемпе ушла из жизни в 1974 году. В Музее литературы, театра и музыки в Риге хранится архив поэтессы. То, о чем мало кто знает в Орле, – о странной любви советской латышки к давно умершему русскому герою XIX века, – в свое время, оказывается, обсуждала вся Латвия! Мирдза Кемпе не скрывала, что у неё есть талисман от Ермолова и даже своеобразная молельная комната с портретом «астрального мужа», с которым она постоянно «общалась». Талисман она носила на шее в особых случаях.
То была часть генеральского погона, который, скорее всего, Каплинский и подарил Кемпе в тот самый её первый приезд в Орёл. Он бережно сохранён. Архивный паспорт гласит: «Ожерелье. Латвия. (1950 год?). Стилизованное в форме меча. Каменная поверхность опрокидывается, фрагмент ленты – парча – помещается внутри. Внутри позолоченное. Другая сторона гладкая. На рельефной поверхности орнамент: на ручке мотив солнца, на лезвии – декоративные серебряные штуцеры, золотые инициалы МК, монограмма АЕ и трапециевидный кулон. Никаких отметок.
Цепь присоединена к мечу. На цепи – перфорированный знак Московской пробирной инспекции (до 1958) с тонкостью цифр 875.
Лента из парчи получена на захоронении в Орле (Россия) героя Отечественной войны 1812 года генерала А. Ермолова. М. Кемпе верила, что это фрагмент генеральских погон А.Ермолова и ожерелье носила как свой талисман».
Вместе с ожерельем латышский музей хранит и письма орловца Михаила Каплинского, написанные в 1952 – 1955 гг. Мирдзе Кемпе. Восемнадцать писем, проливающих свет на жизнь после смерти Ермолова и на жизнь на грани если не физического, то профессионального уничтожения спасателей его памяти. Мы не знаем, что писала Каплинскому латышская поэтесса – её письма в Орёл сгинули. Но догадаться несложно…
Сегодня в Орле есть даже памятник Ермолову. А тогда не было ничего, кроме разграбленного склепа. Вопрос перед горсоветом Орла о сооружении мемориала, памятника или хотя бы памятной доски Ермолову впервые поставили «астральная жена» Ермолова Мирдза Кемпе и её соратник по борьбе за память о царском генерале Михаил Каплинский. Первая, потому что Ермолов стал её кумиром, второй, потому что великолепно знал историю и понимал значение Ермолова в истории страны. «Это казалось вполне естественным и достижимым. Но тут-то и началось. Одно за другим возникали препятствия, как будто чёрные силы сговорились против Ермолова», – охарактеризует ту борьбу Майя Луговская.
«Черными силами» окажется невежество и революционный нигилизм. Перепетии битвы с ними – в письмах Каплинского к Кемпе, копии которых бережно хранятся в одной из частных коллекций в Орле.
Миссия без ЦК КПСС была невыполнима
Те, кто чтит память о Ермолове, знают, что первым и долгое время единственным памятным знаком герою был барельеф, созданный орловским скульптором Б. Бологовым, открытый в 1954 году. «Орловская правда» в то время ограничилась более чем коротким сообщением: «…Увековечена также память героя Отечественной войны 1812 г. генерала Алексея Петровича Ермолова. На Троицком кладбище, где похоронен А.П. Ермолов, установлена мемориальная доска с мраморным барельефом работы орловских скульпторов».
Газета промолчала о цене этой таблички, за которой стояла полная драматизма история с участием практически всех органов власти – от орловского горисполкома до Верховного Совета СССР, от горкома – до ЦК КППС, от орловских краеведов – до Института истории, Тарле и Бескровного! Умолчали и о неизвестной Орлу латышке и орловском начальнике малозначительного отдела охраны памятников и культуры, которые стояли за этим. Их борьба за увековечивание имени Ермолова в Орле стала частью грандиозной драки за историческую правду о войне 1812 года в СССР и способствовала изменению многих оценок в советской историографии.
Восполним пробел 50-х. Итак, самое раннее сохранившееся письмо Каплинского датировано 3 октября 1952 года, и оно явно не первое, и оно – явно ответ поэтессе:
«Уважаемая тов. Кемпе!
Мемориальную доску намечено установить на внешнем фасаде церкви, а место над склепом внутри церкви оградить.
О проекте монумента ничего не слыхал; добиваюсь установления доски – это пока реально. Установим – пришлю Вам фотоснимок.
Всего доброго. Каплинский».
Судя по тексту, после захоронения выброшенных останков генерала Ермолова (до сих пор непонятно, кто в этом участвовал, и где они захоронены), вопрос увековечивания памяти в Орле был рассмотрен в 1952 году; остановились – на памятной доске. Однако это, похоже, не устроило ни Кемпе, ни Каплинского. Они добивались установки памятника, не ожидая, к чему приведёт их настойчивость.
«Уважаемая тов. Кемпе! – пишет орловец в письме, помеченным «7.1953 г.», –
…До победы еще далеко. Вы переоцениваете мои возможности, если и удалось добиться решения, то в этом исключительно Ваша заслуга.
Сейчас же пока одни неприятности; проект памятника решен не обелиском, как я предлагал, а довольно скромной доской на сильно развитой базе. От чего, по моему мнению, памятник много потерял, получилось безыдейное формалистическое произведение; не разрешены темы героики.
Очень жаль, что не привлечены были архитекторы с именем; как ни скромны отпускаемые средства, но памятник Ермолову только один, и едва ли когда-либо будет улучшен.
Есть и такое опасение, что за неимением гранита и других облицовочных материалов – ограничимся кирпичной кладкой с последующей штукатуркой. Хотелось бы другого места для памятника – на заброшенном кладбище у стены церкви вряд ли он станет известен трудящимся города.
Вот если бы установить его в одном из скверов Орла – выигрыш был бы несомненный; Пока не принято решение облисполкома – есть время для перерешения вопроса о месте; я говорил с Антиповым, он всячески поддерживает мое предложение, но вряд ли на это согласятся». Немногим позже: «Мирдза Яновна! Не по душе мне жаловаться на трудности; почти любые затраты энергии не страшат меня для достижения цели, но с доской для Ермолова действительно нужны нечеловеческое терпение и настойчивость. Были испробованы все средства, чтобы сбить мои усилия, и когда сорвалось, применили подлые средства – вышутить меня, сыграть на самолюбии, вывести из терпения и дискредитировать…
Я Вам писал, что мне пришлось в целях перенесения решения вопроса в обком, внести предложения по увековечиванию прославленных уроженцев области, что давало возможность вырвать решение вопроса о Ермолове из рук горсовета.
Это вынудило созвать широкое совещание заинтересованных работников и заслушать меня; и здесь «кожуховцы» решили отыграться, обвинили меня в широком размахе, иллюзорности, разбазаривании госуд. средств и прочих грехах; но обиднее всего, что упирали на двойственность… взглядов, имея ввиду, что я в докладной обкому подчинил заслуги Ермолова советским генералам и предложил Ермолову доску, а тем – памятники. Правда, нельзя было опровергнуть моего заявления, что любые заслуги генерала царского времени не могут быть приравнены к заслугам воинов, героически отдавших жизнь в годы последней отечеств. войны; но тогда… говорили, что добивался памятника Ермолову, а затем отступил. Вы знаете, что я не мог …сказать, что памятник обещал Вас. Новиков, но при первых затруднениях умыл руки и поспешил заявить о своей непричастности, молчал он и теперь. Не имея морального права подвести его, мне пришлось самому отбиваться от этого обвинения.
Но главное было достигнуто – обком настоял, и на собрании пришлось им подтвердить свое согласие на установку доски. Вот какой… ценой удалось добиться этого согласия!
Вчера получил письмо от генерала Сухомлина, он передал весь мой материал в ЦК и надеется на положительное решение. Это может ускорить проведение в жизнь последнего решения…
Извините за длинное письмо, но кроме Вас мне не с кем поделиться пережитым волнением!…
Всего Вам доброго. Ваш Каплинский».
Из письма можно понять, что городская власть была категорически против увековечивания имени Ермолова. Настолько против, что Каплинский вынужден обращаться в ЦК, к известным советским историкам и, судя по всему, к более лояльным руководителям орловского обкома. Можно себе представить, что значили обвинения в его адрес по поводу «иллюзорности» и «разбазаривания» государственных средств в сталинские времена!
Здесь же впервые упоминается Кожухов – категорический противник признания заслуг Ермолова. Вес Сергея Кожухова был немаленький, ведь с 1936 по 1952 год он являлся директором Музея Бородино! И хотя в 1936 году, когда его назначили на должность, ему было всего 23 года, и к исторической науке он имел весьма опосредованное отношение, многие орловские чиновники полагали, что лучше его никто не мог знать историю 1812-го года. Со всеми вытекающими.
Из воспоминаний М. Луговской:
«Архитектор Каплинский писал… из Орла: «…Вновь неудача и на этот раз, кажется, с последствиями. Когда почти всё было готово к сооружению памятника: изваян барельеф, вырезана мемориальная доска и начаты строительные работы, – наложен запрет и все работы приостановлены. В Орёл приехал к своей сестре на отдых директор Бородинского музея т. Кожухов С.И. и, узнав об этих работах, заявил категорический протест, ссылаясь на то, что по материалам, которыми он располагает, Ермолов не заслуживает увековечивания и чуть ли не покрыл себя позором в Бородинском сражении…».
И вновь летят письма Мирдзы – к писателю Первенцеву (А. Первенцев – троюродный брат Владимира Маяковского, писатель, публицист, автор романа «Кочубей» – Авт.), в «Литгазету» Симонову. Пишет запредельно корректно, но настойчиво:
«Думаю, что значение Ермолова не определяется только Бородинской битвой. И какой бы он ни был, он всё же заслуживает хотя бы надписи на своей могиле. Я не историк и не могу судить, но если рассуждать просто по тому, что написано в учебниках истории и Большой Советской Энциклопедии (новое издание), то не может быть никаких сомнений…».
Видимо, какое-то воздействие письма оказывали. В Орле уже даже начали рыть котлован под памятник!
«Орел, 25 августа 1953 г.
Уважаемая тов. Кемпе!
…Я не забыл Ермолова – к работам приступили – роют котлован – место для памятника подобрал, по-моему, самое выгодное в смысле обозрения памятника – на проходе у самой колокольни, на фоне зелени деревьев…
Барельеф и мемориальную доску поручено высечь из мрамора лучшему местному скульптору т. Бологову. Я сейчас готовлю в карандаше портрет Алексея Петровича в натуральную величину для Бологова; насколько в моих возможностях стараюсь передать гордое почти надменное выражение его лица, но задача скульптора передать благородный облик воина-полководца, уверенного в правоте своего дела…
Жаль, что и в этом году не удалось встретиться с Вами…
С приветом Каплинский».
Но борцам за Ермолова нужен не просто памятник, а и слова о его героизме.
«22.10.53
Мирдза Яновна!
На днях получил письмо от проф. Бескровного, в котором он сообщает, что Институт Истории переслал запрос о Ермолове Бородинскому музею, и как только будет получено его мнение, институт сообщит нам свое заключение.
Директором Бородинского музея в настоящее время работает полковник Клавдиев, он выразил полную готовность обсудить на совещании этот вопрос.
В обком партии поступил запрос о памятнике из ЦК. Поэтому меня обязывают быстрее закончить это дело. Но я настаиваю в обкоме задержать текст доски до получения ответа института, если обком ещё колеблется согласиться на «героя». Так и порешили.
Средства на окончание работ забронированы в сумме 7 млн. руб. Таким образом, как только институт пришлет ответ, немедленно приступим к работам в мраморе и через месяц все будет установлено.
Ваш Каплинский».
Ох, как он ошибался! Об этом свидетельствует письмо от 25 ноября 1953 г.
«Мирдза Яновна!
Сегодня мне пришлось дискутировать с Кожуховым в обкоме партии, куда нас обоих пригласили для окончательного решения вопроса увековечивания Ермолова.
Характеристика Ермолова по книге Глинки была вслух зачитана собравшимся, а также я зачитал письмо т. Никулина.
Кожухов парирует выдержки приведенного т. Никулиным как двурушничество Ермолова, по его словам выходит так, что и современники Ермолова, и советские писатели, и историки не знали и не разобрались с Ермоловым – один Кожухов знает настоящую цену и Ермолову, и Барклаю. После этого спорить и доказывать бесполезно. Я написал Голубову (С.Н.Голубов – русский советский писатель, исторический романист. Среди книг Голубова выделяются исторические романы «Солдатская слава» (1939) — о кавказской войне 1830; «Багратион» (1943); «Когда крепости не сдаются» (1953) — об обороне Брестской крепости и подвиге Героя Советского Союза Д. М. Карбышева – Авт.) просто сообщить о результатах обсуждения своей выписки в Совете Бородинского музея и мнение Института истории; со своей стороны написать о том же т. Голубову. Видимо, только мнение авторитетного научного учреждения (института) только поможет разобраться в выводах Кожухова.
По вопросу увековечивания решено – внутри церкви установить ограждение и доску о захоронении Ермолова, а на наружной стороне церкви установить мемориальную доску и на том ограничиться.
Я с этим согласился. Тем более что проект памятника считаю неудачным и не отвечающим ни эпохе, ни задаче увековечивания.
Пусть будет скромнее, зато не уродливо.
Вот и решился, наконец, этот так затянувшийся вопрос!…
Что же касается справки Кожухова, будущее покажет, кто прав. Придется, видимо, еще попортить нервы и себе, и Кожухову, а добиться подлинно справедливой и научно обоснованной оценки.
Пишите, Мирдза Яновна, не забывайте меня. Мне тяжело будет без знакомых синих конвертов, ставших такими дорогими и близкими.
Ваш Каплинский».
«Портить нервы» придётся ещё не раз. В том числе из-за текста, который должен быть нанесён на памятный знак.
«Орел. 26/XI 53 г.
…От вчерашней беседы с Кожуховым (я впервые услышал его выступление) у меня остался очень неприятный осадок; в жизни выпадало немало на мою долю обидного и неприятного, но сегодня мне как-то особенно не по себе, точно не смог убедительно защитить несправедливо обиженного человека.
Как все приемы Кожухова далеки от научного анализа исторического материала, и как все его выпады походят на пасквиль и интригу. Обидно за оскорбление памяти дорогого для Вас человека, как недостойны по самой форме выпады против человека почти 100 лет назад ушедшего из жизни. Разделяю Ваше негодование. Меня всегда поражало Ваше отношение к памяти Ермолова, как теплее становится на душе, когда есть на свете такой человек, как Вы, родная моя Мирдза Яновна, поверьте, сделаю все, что в моих возможностях!
Мне поручено составить докладную 1-му секретарю обкома и внести предложения по увековечиванию памяти орловских уроженцев; буду просить тов. Волкова (Иван Волков – первый секретарь обкома ВКП(б)-КПСС (1951-1954 гг. – Авт.) направит в Институт истории справку Кожухова.
С приветом Ваш Каплинский.
Орел. 8/XII
Мирдза Яновна!
В Москве я встретился с Сер. Ник. Голубовым и Люб. Григ. Бескровным (Л.Б. Бескровный – советский военный историк, специалист в области истории армии и флота Российской империи. Доктор исторических наук, профессор, заслуженный деятель науки РСФСР. – Авт.). Я им обязан не только радушием, но и деловой помощью в нашем вопросе. Выписка из справки Кожухова обсуждалась на кафедре Института истории и вызвала всеобщее возмущение; Кожуховым возмущены буквально все, с кем мне удалось говорить о нем; даже, видимо, сдержанный генерал Сухомлин (я говорил с ним телефоном) с трудом удерживался от крепких эпитетов по его адресу. Секретарь Тарле – т. Озерецкая прямо заявила, что Тарле не считает нужным вступать в полемику с этим неучем, и никакого опровержения не готовит на его статью; он, как сказала Озерецкая, запретил напоминать о Кожухове. (И понятно, почему: Тарле сам пострадал от нападок Кожухова! – Авт.)
Сергей Николаевич письменно на фотоснимке чертежа мемориальной доски подтвердил свое согласие именовать Ермолова Героем и генералом от артиллерии, считая, что чин генерал-майора снижает боевые его заслуги. С моим проектом доски он согласен и написал очень хороший отзыв…
По возвращении в Орел я подготовил запрос в Институт истории, мне его подписал зам. Председателя облисполкома тов. Шарнин, который, узнав от меня мнения историков о Кожухове, сказал – «Я считаю поведение Кожухова преступным и нечестным».
Так видите, какое мнение начало уже складываться о нем в Орле…
Ваш Каплинский».
Но на этом история не закончилась.
«21/I 1954 г.
Дорогая Мирдза Яновна!
Не все идет так гладко, как думалось. Нашлись скрытые сторонники Кожухова, которые вновь хотели протащить его предложение о переносе праха и всяко затормозить дело. Вот и пришлось мне вновь ополчаться; нужно было добить подобные настроения. Я написал письмо нашему первому секретарю обкома, просил его навести порядок в деле увековечивания славных имен орловчан и в числе них Иосифа Дубровинского, Тургенева, Грановского, Федотовой, Мешкова, Штернберга, Поликарпова, Тюленева, Гуртьева, Пришвина; конечно, не был забыт и Ермолов. Это письмо из обкома было направлено предоблисполкома т. Филатову, который и собрал нас для его решения. И вот когда был поставлен вопрос о Ермолове, то Крапчин (предгорсовета) внес предложение Кожухова о перезахоронении с выносом праха на окраину кладбища; пришлось ему резко возразить. Тов. Филатов со мной полностью согласился и все еще раз выезжали на место и на этот раз остановились на нише фасада церкви у изголовья Ермолова.
Если новых изменений не будет, то это окончательное решение. К сожалению, я не мог воспользоваться таким решающим доводом, как мнение ЦК, так как сообщение частного письма не давало мне на это права и возможности.
Как только доска и барельеф будут установлены, я сообщу Вам, и тогда будет возможным поместить внутри церкви Ваши цветы, но прошу с ними прислать небольшую металлическую доску с посвящением от Вас Ермолову, без чего не будет понятно их нахождение в церкви…
С приветом Каплинский.
Были ли неприятности у Кемпе и какого рода – я не знаю, но Каплинский их не миновал однозначно.
Орел. 27/X 1953 года
Уважаемая тов. Кемпе!
… У меня были и неприятности – мне не могут простить некоторые самолюбивые руководители критику их действий и огласку за пределами области. Вот почему… письма к т.т. Симонову и Первенцеву способны вызвать новый взрыв разъярений и помешать делу; … с мелким чувством людей, не желающих понять необходимость обмена мнений о роли Ермолова, считаться не следует…
С приветом Каплинский».
Тем временем умирает Сталин. Мирдза Кемпе утраивает усилия. Майя Луговская вспоминает: «Меня Мирдза… не оставляла в покое, я получала от неё послание за посланием, удивляясь и восхищаясь её неугомонности и упорству:
«…Действуйте силой своего очарования, отправляйтесь к академику Тарле. Расскажите ему, в каком положении могила Ермолова и какие дураки живут в Орле, и что мы просим надписи и только». Аналогичные письма Кемпе, судя по всему, писала всем, кто, по её мнению, мог повлиять на орловскую власть.
фото с сайта: literatura.lv
«Орел. 24 июня 1954 г.
Дорогая Мирдза Яновна!
… Только после моего письма к Первенцеву, которое он переслал в Президиум Верховного Совета было 28-го мая принято решение облисполкома…
С приветом Каплинский.
Без митинга…
Г. Орел, 28 октября 1954 г.
Дорогая Мирдза Яновна!
Сегодня, 28 октября в 15 часов состоялись прием и открытие мемориальной доски Алексею Петровичу. В комиссии участвовали представители местных воинских частей гарнизона, горсовета, партийных организаций, архитекторов и художников.
Ваша телеграмма, вернее, вторая ее половина, мною зачитана комиссии, а затем вместе с актом приема доски помещена в делах горсовета.
Предполагаемый митинг ввиду того, что церковь действующая, нашли невозможным проводить.
Мой первичный проект оформления оконной ниши в виде мощной портальной арки пришлось переделать, сократив размеры, так как не доставало средств на эти работы. Но и теперь плита в 2,5 метра почти в три раза больше ранее запроектированной доски.
Конечно, хотелось бы большего, более величественного оформления, но пришлось так сжать расходы, что все подсобные работы и транспорт проводились в порядке общественной нагрузки, все проекты и чертежи делались безвозмездно.
Хорошо получился барельеф, хорошие отзывы о нем.
Много посетителей, особенно учащихся школ. За кладбищем размещена обл. сел-хоз. Выставка, и проход на нее проходит мимо церкви.
Побывало и наше обл. руководство; отзывы тоже хорошие.
Очень хотелось бы, чтобы Вы побывали в Орле на могиле Ермолова, Вы более чем кто-либо являетесь создателем и вдохновителем этого дела.
Напишу Первенцеву, он также крепко помог своим письмом в Президиум Верх. Совета…
С приветом Каплинский».
Они добились невозможного. Оказалось, Отечественная война 1812 года это не только Кутузов и безликий «народ». Надпись на барельефе утверждала: А.П. Ермолов, генерал от артиллерии – герой Отечественной войны 1812 года. То есть царский генерал – герой. Не Кутузов, но – герой. То было невероятно.
Без митингов и благодарностей
Пока Латвия зубоскалила по поводу увлечения Мирдзой Ермоловым давно умершим человеком, Орёл сводил счёты с тем, кто был рядом.
«5. ii.54
Дорогая Мирдза Яновна!
Пересылаю Вам информацию местной газеты, всего лишь несколько строк о Ермолове, выхваченных из моей большой заметки, переданной в редакцию; это еще раз убеждает в существующих в Орле отношениях к своим землякам и тех трудностях, с какими создавалось все это дело. Возможно, Вы будете счастливее меня, и Вашу заметку о Ермолове поместят в Литгазете.
Не огорчайтесь, что не разрешили митинга, я добился согласия на проведение часовых экскурсий к памятнику Ермолову.
Проведено совещание учителей-историков и местная Станция туристов запланировала на ноябрь экскурсию учащихся всех гор. школ.
Большое Вам спасибо за добрые слова обо мне в телеграмме; поверьте, что никто, кроме Вас, не додумался поблагодарить меня. Точно все забыли, чего мне это стоило. Ну дело не в этом, важно, что своего я добился, а Кожухов посрамлен.
Я написал письмо Первенцеву и генералу т. Сухомлину об открытии доски Ермолову и поблагодарил их за помощь их в этом трудном деле.
Хорошо было бы, если Вы прислали бы венок – или привезли сами его. Я установлю под доской, и он хорошо свяжется с общим оформлением…
С приветом Каплинский».
… Мирдза Кемпе приедет в Орёл в декабре 1954 года. В открытке своей подруге Майе она напишет: «…В Орле я произнесла речь на могиле Алексея Петровича в присутствии генералов и партийных работников. Возложила огромный венок из цветов. Выступала там по радио со стихами. Пережила сверхъестественные мгновения».
Она оставила не только цветы.
Каплинский – Кемпе:
«Сегодня, 2-го февраля установлен Ваш венок под мемориальной доской Ермолова. Венок смонтирован на шлифованной цементной доске размером 50х50 сант.; место для установки я выбрал с таким расчетом, чтобы венок обозначил место захоронения в склепе Алексея Петровича», – напишет Каплинский в начале 1955 года.
В наши дни тот венок может увидеть каждый. Он прикреплён на стене Троицкой церкви под барельефом Ермолова. На венке написано: «А.П.Ермолову. М. Кемпе. РИГА. 1954».
Любовь поистине творит чудеса!
Но Каплинскому его деятельности не простили. О чём он напишет своей соратнице по борьбе с невежеством: «Февраль 1955 года.
…Надо честно сказать, что из Орла меня постарались выжить. Я не особенно об этом жалею. Москва так радушно встретила меня, и столько было проявлено забот, что меня это взволновало и очень тронуло.
Спасибо хорошим людям за их привет и работу…
С приветом Каплинский.
Новая история и её герои
В Лиепае в сквере у перекрёстка улиц К.Улиха и Пелду 9 февраля 1989 года открыли памятник Мирдзе Кемпе. Время от времени там звучат стихи.
Есть улица имени поэтессы. Mirdzas Ķempes iela граничит с проспектом Кокнесес и улицей Эзермалас. Она образована в 1980 году под своим настоящим названием.
В 2014 году Латышский Национальный театр поставил пьесу «Поэтесса. Любовь Мирдзы Кемпе». Не про астральную любовь. В ней фигурирует возлюбленный Линард Найковский, а не её кумир Ермолов. Главную роль сыграла Рамона Вадзика, которая утверждает, что хорошо понимает Кемпе. «Кажется, она такая великая, сумасшедшая, всегда ходит в красном пальто, ярких шарфах. Она была настолько артистически внутренне занята собой, что порой не замечала, как выходила на улицу, надев пальто наизнанку. Но мне это кажется понятным», – цитирует слова актрисы издание LSM.LV. При этом действие пьесы разворачивается в 50-х годах.
Пьесы, к сожалению, не видела, не читала, но что-то подсказывает мне, что актриса всё же плохо знала свою героиню…
Но это – Латвия. А что же Россия? Ничего. Слава Богу, в Орле периодически подкрашивают бронзовой краской венок, надпись на котором мало кто читает, а кто и читает – мало что из этого понимает. О Каплинском помнят лишь краеведы, нет у нас ни памятной доски ему, ни улицы в честь него и даже его могила затерялась.
Этот материал – очередная попытка напомнить. И о нём, и о чудной Женщине из чужой страны, которая помогла Орлу вернуть его героя.
В материале использованы фрагменты из книги «Собери моё тело».
Подписывайтесь на ОрелТаймс в Google News, Яндекс.Новости и на наш канал в Яндекс.Дзен, следите за главными новостями Орла и Орловской области в telegram-канале Орёлтаймс. Больше интересного контента в Одноклассниках и ВКонтакте.
Этот сайт использует файлы cookie.